Общество Игнатова Алла Ивановна, стажёр инклюзивной медиастудии «Рекомендую» Центра толерантности Еврейского музея

Москва. Кремль. Всё лучшее – детям!

Интервью с ведущей детских адаптивных программ Музеев Кремля Лапшиной Ксенией Анатольевной: атлас компетенций педагога в музее и трудовые отношения
<a href=https://ru.freepik.com/free-photo/retro-microphone-and-notebook-computer-live-webcast-on-air-concept_1168131.htm>Изображение от xb100 на Freepik</a>

Изображение от xb100 на Freepik

«Добрый день! Что вы видите на этой картинке?»

img

Кремль. Троицкий мост. Троицкая башня. Фото из архива Аллы Игнатовой

Или на английском:

— Hello! What can you see in this picture?

— <...>

— Правильно! Это Московский Кремль! Точка мирового значения.

Так бы я, магистр педагогики и экскурсовод, начала метапредметный урок истории в первом классе. Но если есть возможность, лучше привести детей в Кремль. Кто их здесь встречает и рассказывает об истории столицы? Кто обучает нехитрым приёмам узнавания культурных объектов особенных детей? «Это он, это он…», нет, она, Ксения Лапшина воспитывает в детях чувство гордости за понятое, развивает мышление, идя навстречу их особым образовательным потребностям.

img

Экскурсия с незрячим стажером студии, историком Павлом Леоновым, и руководителем нашего проекта Игорем Майнгардтом

Мы, студия «Рекомендую» Еврейского музея и центра Толерантности, в конце сентября «вернулись в детство» и прошли 2,5 часа развивающей экскурсии и занятий под руководством Ксении Лапшиной. Мы прошли вдоль соборов Кремля, познакомились с царями Царь-Колоколом и Царь-Пушкой. Побывали на выставке «Клады и древности Московского Кремля» в подклете Благовещенского собора.

По ходу экскурсии я узнала, что она психолог, художник и педагог, арт-терапевт. Но то-то всё-таки казалось странным: почему нас называют девочки и мальчики? Разгадка этого вопроса следует из ответов в интервью.

В Детском центре углубились в кинетический песок в поисках артефактов, познакомились со сделанными на 3D-принтере тактильными моделями музейных предметов, с атласом со шрифтом Брайля. Это всё педагогический эксперимент Ксении Лапшиной. Вот такого масштаба: студия «Светлица», творческих занятий масса: «Быль о русской старине», «Путешествие к европейскому двору», «Как на Руси книги писали», «Первый избранный царь» и многие другие, подробнее на сайте.

Для детей с особенностями развития есть такие: «Град Кремль», «Жизнь в кремлевских теремах», «Археология Кремля», «Царская сокровищница», «Храмы в Кремле», «Кремль на кончиках пальцев».

Моё личное впечатление от экскурсии было очень положительное. Я подавала заявку в медиастудию «Рекомендую» как понимающая ситуацию мать девочки-инвалида. Девочка моя, пока я металась в поисках волшебной таблетки или даже пыталась выти на работу, впитывала всё лучшее от хороших людей. Я думаю, ей бы было легко и с Ксенией. Сейчас я волонтёр и уже с этой позиции вижу, что есть необходимость в поддержке родителей особенных детей. Не всегда эту деятельность ведут талантливые и сердечные люди, не всегда и родителю стоит «делегировать»: отстраниться можно вне контакта с ребёнком, но не когда он уже к тебе пришёл.

Так кто же она, наша ведущая, педагог или работник культуры?

По-английски «guide» гид тот, кто ведёт, за кем идут.

Если здесь какая-то коллизия и «над чем подумать» министерствам?

Об этом мы узнаем из интервью с Ксенией Лапшиной.

img

К. А. Лапшина в Детском Центре музеев Кремля

Алла Игнатова:

— Ксения, спасибо, что вы согласились и уже начали на экскурсии частично отвечать на мои вопросы, которые может быть вам показались не очень мудрыми, но также неопытны могут быть мои читатели, родители и даже студенты, выбирающие направление в профессии.

Ксения Лапшина:

— Добрый день! Давайте начнём для нашей публики с самого начала, чтобы было понятно с кем разговариваем. Меня зовут Ксения Лапшина. Я детский семейный психолог, реабилитолог, арт-терапевт, член Российской арт-терапевтической ассоциации. У меня базовое образование — худграф (Художественно-графический факультет МПГУ, прим. автора) — это прошлый век — плюс образование арт-терапевтическое, психолого-педагогическое — это этот век. Мне сорок семь лет. Двадцать пять лет я работаю в Музеях Кремля. До этого 2 года я преподавала в школе, пока училась в университете. Из 25 кремлевских лет 10 я занимаюсь с ребятами с ОВЗ.

ОВЗ включает в себя весь аутистический спектр, ДЦП, синдром Дауна. Началось всё почти 10 лет назад, когда ко мне обратились первые учителя школы на Новокузнецкой. Это специализированная школа с ребятами со спектром и с синдромом Дауна. Им нужна была экскурсия в Кремле, и они не знали к кому обратиться, потому что ребятки специфические. Я решила, что, если ими никто не занимается, я их возьму себе.

Вот таким образом постепенно начала развиваться моя аудитория. Постепенно-постепенно. Дальше я начала брать мам, которые ко мне обращались и хотели попасть на экскурсию не от школы, а сами по себе. И у меня вот так, постепенно-постепенно, сарафанным радио накопилась огромная аудитория моих мам ОВЗ, которые ко мне приходят на экскурсии, которые ко мне приходят на творческие занятия.

Алла Игнатова:

— Я заметила, что Ваши специальные программы разработаны по канонам педагогики: здесь и от простого к сложному, и включение межпредметных связей, и эмоции, и игра. Вы говорили на экскурсии, что ежедневно включаете интуицию, чтобы адаптировать занятие к каждой новой группе, каждому ребёнку, или случаю и новому дню. Если дети приходят к вам регулярно, то Вы видите изменения в их поведении и понимании. В наше время приспособления к изменениям, Вы хороший пример сочетания различных профессий: художник и педагог. В этой связи вопрос:

— Кем Вы себя видите в большей мере? Коррекционным педагогом или инклюзивным экскурсоводом? Или здесь нет чёткого стандарта, просто главный специалист?

img

Экскурсанты около Царь-Пушки

Ксения Лапшина:

— Нет чёткого стандарта. «Просто главный специалист» — это такое волшебное словосочетание, которое как бы ни о чём. Я психолог, это пункт номер один. Работать с ребятами и не понимать, что сейчас может произойти. Просто так быть говорящей головой, не реагировать на детские эмоции, не реагировать на какие-то моменты, которые может ребёнок устроить, я не могу. Я арт-терапевт, реабилитолог. Понимаете, это всё вместе. Я всегда говорю, вот человек решил набрать себе штат людей: «Сейчас мы их заставим с ОВЗ работать». Ни фига не получится!

Пункт номер один отбора — это способность к внутреннему самосохранению. Если у человека хорошо развита интуиция, если у человека есть эмпатия. Если нет, …я не про брезгливость, это не про это. Если нет внутреннего напряжения, если рядом что-то не так. Понимаете, о чём я, да?

Алла Игнатова:

— Да, очень хорошо понимаю. Я недавно была координатором инклюзивной экскурсии для молодежи с синдромом Дауна и их родителей от Департамента культурного наследия. Мы должны были и координировать, и фото успевать делать. Одна девушка испытывала явный дискомфорт от предложенных условий занятия, а её мама, да простит она меня, тоже не обратила внимания. Экскурсовод увлечённо что-то рассказывала. Это был верхний этаж, я не успела и глазом моргнуть, девушка подошла к перилам и так качнулась туда вниз, «на пробу», хорошо, что не сильно. Нужно иметь интуицию и видеть всё.

Ксения Лапшина:

— Внутреннее напряжение определяет абсолютно всё. Если оно есть, человек выгорит моментально. У него будет внутренняя ответственность. Черт побери, меня поставили, я должна справиться, да? — Ни фига, через 3 недели начнётся заикание, начнёт дёргаться глаз, полезет вся психосоматика и человек сгорит на работе в эмоциональном плане. Поэтому очень важна интуиция, видение, полевое зрение, то есть вы видите всех, вы видите всю группу. Вы сканируете, когда разговариваете с каким-то ребенком, всю группу. Параллельно вы учите всех по именам и общаетесь с детьми по именам. Если не запомнили, подошли, тихо на ушко спросили. Я забыла, как тебя зовут, сажи, пожалуйста. А потом, громко назвав имя, что-то этому ребёнку рассказываете. Полем всех людей держать, не только детей, но и взрослых. Объяснять родителям, что дорогие мои мамы, отклеились от мобильных телефонов быстренько. Мы с вами сотрудничаем, мы с вами работаем вместе в тандеме. Включаем мам. Они у меня девочки постарше, и в группе есть, например, девочки помладше. Если вдруг забрёл папа, это суперклассно. Тогда у нас есть мальчики постарше и мальчики помладше. Надо, чтобы включалась вся группа. Это работает на каждого ребёнка. Итак, с первым вопросом — кем я себя вижу, — вроде, более или менее разобрались. Понятие растяжимое.

Алла Игнатова:

— Для Вас как работника музея имеет ли значение такая неопределённость? Или это как раз давало простор для Вашего творчества и развития?

Ксения Лапшина:

— Имеет ли значение, то как я называюсь? Вы знаете, наверное, для кого-то это имеет значение. Я честно пыталась долго объяснить, кто я, что я. Я показывала всякие удивительные свои сертификаты. Ребята, обратите внимание, во классно, супер, я тут очередное повышение квалификации прошла, меня можно назвать по-другому! Ну ладно, как бы вот, раз я главный специалист, пускай я буду главный специалист. Маленькая ремарка про сертификаты и всякие дополнительные образования. Это жизненно необходимо. В экспериментальных науках, в знаниях про аутизм каждый год новые какие-то исследования, каждый год что-то меняется, появляется какая-то новая классная фишка, новая классная методика, которая поможет работать. Поэтому образование постоянное жизненно необходимо для любого специалиста, который решил работать с людьми. Не получится на попе ровно сидеть на старом дипломе. У вас будут вечно старые знания; и все, кто будет к вам приходить, будут на ступеньку выше вас.

Постоянно повышать квалификацию необходимо прежде всего для себя, потому что это ваша безопасность. Это поможет остановить ваше эмоциональное выгорание, это ваша работоспособность, ваша способность вовремя увидеть перегрузку ребёнка. Это всё прокачивается годами (все эти знания). Поэтому саморазвитие суперважно.

Алла Игнатова:

— Нужно ли человеку, желающему развиваться в данном направлении ждать профессионального стандарта арт-терапевта или пусть идёт всё как у плывущего по реке ёжика в тумане?

Ксения Лапшина:

— Наша арт-терапевтическая ассоциация под руководством Александра Ивановича Копытина профстандарты определяет. У нас есть профессиональный кодекс арта-терапевта. Не надо сидеть и ждать пока появится волшебная бумажка, какой-то волшебный приказ. Нужно развиваться, кем бы вы ни были. Вы можете к вашему психологическому, педагогическому, дефектологическому, логопедическому, преподавательскому образованию добавить сверху, например, какую-то арт-терапевтическую методику. Это не значит, что вы станете арт-терапевтом. Вы будете преподавать тот же самый предмет, но в вашем предмете, в методике преподавания вашего предмета будет какая-то фишечка, которая вашим детям поможет ваш предмет учить лучше. Арт-терапия она волшебная. Можно знание приложить буквально ко всем местам. Можно найти способ помочь человеку в любой ситуации, абсолютно. Поэтому сидеть ждать профстандарта? Смысл? Зачем? Зачем? Если вы можете получить сейчас уже максимум пользы в той точке, в которой вы находитесь, ждать не надо.

Алла Игнатова:

— Очевидно, что при такой напряженной работе Вы нуждаетесь в эмоциональной поддержке со стороны «благополучателей». Вас радуют успехи детей? А кто ещё может вас поддержать и кто даёт обратную связь? Родители, тьюторы, учителя? Кто вас поддерживает эмоционально?

Ксения Лапшина:

— Эмоциональная поддержка. Сейчас я вам расскажу фантастическое вообще любопытное, что же меня там держит 10 лет. Я экспериментатор, понимаете? Когда на занятия приходят дети первой группы здоровья и говорят: «Вы знаете, честно говоря, мы ехали к вам полтора часа на автобусе, и нам сказали, что у нас будет ресторан. Вот поэтому мы чертовски хотим туда попасть». В этот момент понимаешь, чёрт побери, а что они здесь делают то! Потому что мама велела? Не прокатит! Потому что учитель чего-то в школе программу какую-то задал? Не прокатит. У ребёнка должна быть внутренняя мотивация.

У детей первой группы здоровья космические просто возможности, но проблема в том, что родители этим не пользуются. И я как психолог, когда работаю с первой группой здоровья с детьми, я работаю с родителями. Родители умотанные, уставшие, у родителей нет времени на детей, а у детей нет времени и желания что-то изучать. Соответственно, мотивация у детей с ОВЗ в разы больше, чем у детей первой группы здоровья. Понимаете?

Алла Игнатова:

— Да, я понимаю, родители, тьюторы часто ищут мотивацию для детей, поощрение. Могли бы назначить поощрением и наградой приход в Ваш музей!

Ксения Лапшина:

— Это вообще фантастика. У детей с ОВЗ мотивация прийти в музей — это награда, это расширение горизонта. Чёрт побери, я иду в новое место! Я не иду по ограниченному маршруту: дом — школа, школа — дом, дом — магазин, дом — поликлиника. Их заинтриговать гораздо проще, включить точку любопытства. Кому-то кажется, что ребёнок с аутистическим спектром — это катастрофа какая-то страшная. На самом деле надо на него банально посмотреть, понять, где у него кнопка и нажать на эту кнопку. Надо просто начать с ребёнком разговаривать на его языке, так как он готов слышать, и как только он чувствует, что его слышат, на него не агрессируют, рядом с человеком безопасно, ребёнок с ОВЗ подстраивается и начинает медленно-медленно раскрываться, постепенно. Динамику видно при сравнении ребёнка в момент встречи и через 2,5 часа после завершения занятия. Этот прогресс закрепляешь, и появляется внутреннее самоудовлетворение. Чёрт побери, сделала! Во кайф, молодец! Работа с ребятами с ОВЗ — это постоянный эксперимент. Нельзя быть говорящей головой, прийти и оттарабанить свою какую-то волшебную экскурсию, пусть и чертовски интересную. Не получится.

img

Клад. В подклете Благовещенского собора

Алла Игнатова:

— Вас радуют успехи детей?

Ксения Лапшина:

— И вот успехи ребёнка радуют в прямом смысле слова. У меня есть такое практическое творческое занятие по керамике: мы там лепим на простом детском гончарном круге из керамомассы. Ставим ребятам руки: двуручная лепка, двуручное рисование — это конкретная арт-терапия, это развитие связей головного мозга, мелкая и крупная моторика. И классно, когда видишь динамику. Мне мама говорит: «Слушай, а у меня ребёнок заговорил». Я: «Ну давай рассказывай, какие ты слова умеешь говорить?» И мне ребенок рассказывает, с чего он говорить-то начал! То же, когда мне мамульки показывают тетрадки по русскому языку, у ребенка почерк исправился, и понятно, чего он там написал. И учитель радуется. Это результат занятий двуручной лепкой. Мы пальчики складывали, шарики микрошарики лепили, микропалочки складывали, превращали это всё в каких-то животных. Важно, что мы упражнение делали на симметричную двуручную лепку и симметричное двуручное рисование. Вот такая динамика — она очень радует. Думаешь: «Боже мой! Классно! Сделала, молодец!» Это абсолютно другие ощущения, чем с детьми первой групп здоровья. Понимаете?

Алла Игнатова:

— Понимаю, я по своим дочерям помню, у нас был хороший детский сад. Детей научили радоваться своим успехам и переживать за неудачи.

img

Собираем разбитый глиняный горшок на магнитах в песочнице с кинетическим песком в Детском Центре

Ксения Лапшина:

— Поэтому работа с ребёнком ОВЗ — это постоянный эксперимент, постоянная включенность в «ребёнкину» динамику. Я их по именам помню. У меня их огромное количество, но по именам помню. Все учителя знают своих учеников по именам. Это профессионально, это нормально, память такая.

Алла Игнатова:

— А тьюторы — поддержка для Вас?

Ксения Лапшина:

— У меня нет тьюторов. Я вижу тьюторов которые приходят с детьми. Это бывает крайне редко у меня. В основном родители с детьми, а у моих родителей в основном негативные отзывы о тьюторах. Найти профессионального тьютора в школу в сопровождение ребёнку с ОВЗ — это прямо какой-то квест. Это такой ребус, который не у всех складывается.

Школа тьюторов у нас только-только развивается, и я очень редко вижу тьюторов вовлечённых. В основном я делаю работу тьюторов. И вот здесь начинается выгорание. Если мне говорят, что приходит группа с тьютором, а я беру очень маленькие группы, чтобы всех держать в фокусе, со всеми поговорить, все включить, я соглашаюсь. И я вижу на деле, что тьютор стоит на полтора шага от группы, занимается фотографированием, общением в мобильнике, и далее всё понятно, капец! Значит, я буду вечером собирать себя по частям, по кусочкам. Я вижу, что тьютор — это ещё один ребёнок, которого надо постоянно иметь в поле зрения. Редко вижу хороших тьюторов.

Алла Игнатова:

— Что могло бы помочь Вам и Вашим коллегам по Детскому Центру Музеев Кремля избежать эмоционального выгорания? Каких изменений в стандартах, в управлении культурой можно было бы ожидать именно в отношении людей, работающих с детьми с ОВЗ?

Ксения Лапшина:

— Что могло б помочь не допустить эмоционального выгорания? — Отпуск. У нас 28 дней отпуск. Мы в подчинении Министерства Культуры, не Министерства образования. В Минобразования у учителей отпуск пятьдесят шесть дней, у нас отпуск — двадцать восемь дней. Этого не хватает. Надо отдыхать. Надо отдыхать, надо планировать отдых. Не надо планировать работу, надо планировать отдых. Это очень важно, планировать отдых и восстанавливаться, уметь выключить мобильный телефон, уметь не быть на связи 24 на 7, абстрагироваться, заниматься хобби. Это страшная-страшная боль, эмоциональное выгорание. Могу немножко поподробнее рассказать. Тут уже как профессионал, который работает со взрослыми с эмоциональным выгоранием. И могу про собственное эмоциональное выгорание рассказать. Так как через него уже проходила, прохожу, периодически с этим работаю. Это не просто «Я так устала, что тут покапризничать захотелось». Это не про это. Эмоциональное выгорание — это когда отсутствуют эмоции. Эмоции раньше были, а потом они раз и выключились. Стоп, точка. Организм перестает ощущать эмоцию, перестаёт тратить энергию на ещё что-то, потому что организму энергия нужна для того, чтобы сделать его работу. Понимаете?

Алла Игнатова:

— Я очень хорошо понимаю. Но более знакома с комплексом митохондриальных заболеваний, когда страдает энергетический цикл. Но как говорится, в длительной перспективе — все мы митохондрики.

Ксения Лапшина:

— У нас организм штуковина такая, взаимосвязанная, как в машине все шестеренки или как в часах шестерёнки. Одна шестерёночка начала идти медленнее, все остальные вокруг напрягаются и начинают тратить гораздо больше энергии на то, чтобы вот эту шестерёночку, которая пошла медленно, подтолкнуть. Поэтому изнашивается весь организм. Здесь начинает работать психосоматика. Что такое психосоматика? Это мысль: «Я устала, я устала, черт побери, как я устала». Сначала это мысль. Потом эта мысль начинает немножечко сгущаться. Да? Вот как планета образуется? Сначала это газопылевое облако, потом оно сжимается, образуется планета. В организме человека при сжатии эмоций, при концентрации эмоций, начинает образовываться клетка. Организм, спазмы идут мышечные, начинаются проблемы внутри организма. Образуются клетки, токсины вырабатываются и ещё что-нибудь. Образовываются клетки, которым не нужно быть в нашем организме, появляется болезнь. Либо боли какие-то появляются, которые врачи не диагностируют, но нога отнимается, например, колено болит. Это работает психосоматика. Сначала эмоциональные боли через мозг пропускаются, потом начинаются физические и организм постепенно разваливается. Вот поэтому эмоциональное выгорание — штуковина очень и очень опасная. Копится негатив довольно-таки долго. У кого-то может копиться очень быстро. Какая-то ситуация дома, например, какая-то болезненная. Плюс на работе какая-то ситуация болезненная. Ходит специалист улыбается, ходит такой сотрудник — вроде бы всё нормально, — а потом, бац, сердечный приступ. Просто всё, что у него было, всё что у него болело, у него болело там внутри. Эмоционально выгорание — штука опасная. Я ещё раз говорю — надо отдыхать, это очень важно.

Алла Игнатова:

— Спасибо, Ксения! Думаю, что мы смогли разъяснить начинающим и ищущим основные моменты профессии. Если будет стандарт, предлагаю назвать «Инклюзивщик в культуре». Мне бы хотелось и в будущих интервью обратиться к теме инклюзивного экскурсоводства. Спасибо Вам ещё раз!

Ксения Анатольевна очень хвалила работы мастерской тактильных моделей.

img

Тактильные макеты золотых кубков

Макеты кубков мастерской проекта Юлии Андриевич Inclusive Division, который адаптирует музейные экспозиции для незрячих и слабовидящих посетителей.

Какие же выводы можно сделать? Не бросать детей на полпути в их развитии, быть вовлечённым и сердечным, беречь себя, надеяться на помощь всех заинтересованных в искренней инклюзии и верить в лучшее.

____________________________________________________________________________

Автор: Игнатова Алла Ивановна — педагог, экскурсовод и выпускница инклюзивной медиастудии «Рекомендую» Центра толерантности Еврейского музея. Первое интервью из серии «Инклюзивные экскурсоводы: мастера впечатлений» об экскурсоводах для людей с проблемами здоровья и о об экскурсоводах с инвалидностью.

Ссылка на сотрудника Детского Центра Музеев Кремля Лапшину Ксению Анатольевну — https://www.kreml.ru/learning/team/lapshina-kseniya-anatolevna/.

Запись разговора доступна по ссылке — https://vk.com/@llibrarian-moskva-kreml-vse-luchshee-detyam.

____________________________________________________________________________

Сохранена живая речь.